Выборы красноярского мэра поставили неутешительный диагноз нашей политической системе.
Результаты выборов мэра Красноярска, состоявшихся 10 июня, – плохие результаты. Плохие не для той или иной партии: победитель получил примерно 12% голосов всех избирателей. Они плохие для политической системы в целом и для политической жизни в России.
Это – сумерки. И непонятно, что последует за ними.
После полугода, казалось бы, если и не предельного, но явного обострения политической жизни страны на выборы мэра миллионного города приходят 20% всех избирателей. Конечно, никто сегодня уже не считает Красноярск русским Нью-Гемпширом, как казалось когда-то. Соответственно, низкую активность избирателей можно считать не показательной. Можно говорить, что всему виной три выходных дня и жаркая погода.
Но что бы ни подтолкнуло избирателей уехать из города, никуда не деться от того, что это «что-то» было для них куда более важно, чем вопрос о том, кто будет решать проблемы города.
Если у них нет проблем, то в условиях полугодового отсутствия мэра они посчитали, что неважно, будет он или нет: им все равно ничего не угрожает. Если люди ничего не опасаются, значит и терять им нечего.
Если они не пришли поддержать того, кто исполнял обязанности мэра эти полгода, значит их не волновало, останется он на этой должности или нет. Т. е. теми, кто правит городом, они не дорожат и считают, что ничего хорошего те для них не делают.
Но если одновременно всех вместе оппозиционных кандидатов поддержали вдвое меньше избирателей, чем посредственную власть, значит и от оппозиции горожане ничего не ждут.
Существующая власть – что есть, что нет. И нет доверия оппозиции. Никакой. Оппозиция долго пыталась создать активный информационный фон, проводила нечто, объявленное праймериз. И не сумела привлечь к себе значимого внимания. От числа всех избирателей за всех ее представителей проголосовали порядка 8%, за того, кто был объявлен единым кандидатом, – порядка 3% от всех избирателей.
Зато его обогнал претендент, считающийся «кандидатом Быкова», в 90-е – чуть ли не хозяина региона, позже поверженного Александром Лебедем. Во многом по истории его возвышения и падения несколько лет назад был снят многосерийный фильм «Парни из стали», который заканчивался полным поражением и трагедией местного бизнес-криминального лидера. Герой вызывал человеческую симпатию, но общий смысл был в том, что, как казалось, время этих людей закончилось. Но сегодня они оказываются все же сильнее всех партий и официальной и неофициальной оппозиции.
Т. е. люди не только не стали поддерживать власть и официально зарегистрированные партии, но и не нашлось даже несистемной силы, способной поставить себя в фокус их ожиданий. Эта ситуация напоминает 90-е годы. Именно тогда возникла традиция не ходить на местные выборы. Но, с одной стороны, тогда не было официальной партии власти, с другой – шла вверх КПРФ, набиравшая на таких малочисленных выборах относительное большинство.
Сегодня «Единая Россия» победила, но результаты показала на уровне «Нашего Дома – России», после таких результатов тихо умершего в 1999 году. В те годы три партии, одна за другой, претендовали на то, чтобы монополизировать поддержку избирателей: сначала – КПРФ, потом – «Отечество – Вся Россия», потом все досталось «Единству». Сегодня даже кандидатов в лидеры нет. В Красноярске всегда была сильная организация КПРФ, но на этих выборах с ней произошло вообще нечто непонятное.
Можно списывать все на то, что было жарко и что вообще на местные выборы в регионах часто мало кто ходит. Но ведь была полугодичная интрига…
Дело еще и в том, что ряд социологических данных позволяет говорить о некоей корреляции результатов выборов в Красноярске с настроениями общественного сознания по стране в целом: информационно-политическая раздробленность стала фактом.
Коммунистам как сегодняшнему политическому течению (как социальному течению – много больше) ныне симпатизируют 13% граждан, «демократам» (они же «либералы») – 16%. Симпатии и к тем, и к другим с января довольно резко упали. Тем, кого обозначают как патриотов, симпатизируют порядка 8%. И, что самое интересное, лидирует в симпатиях партия власти с 18%. Треть общества не симпатизируют никому, остальные рассыпаются на еще более мелкие составные.
Но это – распад политических симпатий. Куда более интересно совсем другое, о чем уже писалось. 70% опрошенных полагают, что именно их позиция, какова бы она ни была среди названных течений, является позицией большинства общества, и лишь 2% (!) адекватно представляют степень распространенности их взглядов. Т. е. это даже не просто «информационная феодальная раздробленность» (там все же была общая вера, трактуемая, впрочем, подчас очень различно), а откровенное информационно-политическое «язычество». Иными словами, такое положение, когда каждый полагает, что именно так, как он, думает как минимум большинство, и, следовательно, именно его точка зрения абсолютна и правильна.
Т. е. договариваться невозможно. Нет вообще понимания адекватности ситуации – и нет признаваемого критерия, который позволил бы сравнить и проверить адекватность и истинность тех или иных точек зрения. Сталкиваясь с иной, по сравнению со своей, точкой зрения, носители этого «информационно-политического язычества» не пытаются вникнуть в доводы, а сразу объявляют иные позиции заведомо не то просто ложными, не то еще и заказными. И, если имеют такую возможность, то пытаются не допустить их озвучивания как минимум в собственной нише.
Утверждается равнодушие. Все недовольны тем, что есть, – и все ни с чем иным не связывают свои надежды. Нет не просто симпатий – нет воли чего-то захотеть и что-то изменить. Это – засыпание в мороз. И готовность согласиться на все – на смерть, на спасение (если при этом не помешают дремать), на что угодно. Чувства засыпают. Воля мертва. Сознание меркнет. Боли никто не чувствует. Просто умирают…
Это даже не воля к смерти, а нечто худшее. Самая жестокая диктатура может оказаться спасением при таком положении. Но если все спят, то кто пробудит претендента в диктаторы?..
Так умирала КПСС. Так умирал СССР. Но там все-таки была воля – воля к смерти. Здесь нет и ее.
Общество, в котором все спят и не слышат всех, может либо тихо умереть во сне, либо прийти к тому или иному варианту диктатуры того меньшинства, которое окажется наиболее жестоким и беспринципным, но при этом даст стране надежду на порядок и внушит уверенность в своей силе и беспощадности.
Сергей Черняховский, km.ru